с Мохаммед-Хусеин-бека; Шериф-Мохаммед-султан проведет зиму в крепости Кююк. По прошествии осени всех узбеков переведем и разместим на пространстве между нами и Шериф-Мохаммедом; пусть каждый стан их, в пятьсот семейств или в тысячу семейств, построит укрепление; в них они проживут зиму, на двух дорогах к калмыкам поставим стражу. Когда наступит десятое февраля, в этот день сделаем так: кто-нибудь торопливо, вспарив до пота своего коня, прискачет ко мне и скажет, что он, не останавливаясь ни днем, ни ночью, приехал из сторожевых отрядов, поставленных на границе, что ночью видели огни в калмыцком стане, многочисленные, как звезды; что сторожевые отряды ушли со своих мест, а его отправили с известием, дали ему три лошади; двух он бросил на дороге, на третьей приехал сюда. Тогда я выступлю с войском отсюда, а через посланного дам знать, чтобы в то же время выступил в поход и Шериф-Мохаммед. Мы соберемся в одно место, и как между нами будет, по крайней мере, сот пять или шесть тюркменов, то мы там перебьем их. Оттуда пойдем на Хиву. Так как абульханские и мангышлакские тюркмены, в зимнее время приходящие к Хиве для снабжения себя хлебом, весной все уходят в свои жилища для прокормления ягнят, потому что при Хиве нет кормовой травы, и они, когда покажется зелень, уходят, где живет их племя, а как и сарты уходят в свои хуторы, у кого они есть, для земледельческих работ, то в Хиве с Эсфендияром останется в самом большом числе сто человек, в самом меньшем пятьдесят человек. Тогда мы внезапно явимся и станем при входе в городские ворота». Они не согласились на мои слова; их головам представлялось при этом много затруднений. Мохаммед-Хусеин-бек узнал о нашем умысле и, лишь только жители легли спать, вышел городскими воротами и скрылся. Когда мои нукеры и люди, участвовавшие в нашем умысле, собрались ко мне во время намаза; в то время Мохаммед-Хусеин-бек уехал уже на два дневных переезда; наш замысел остался бесполезным. Тогда все, и большие и малые из нас, составили заседание и советовались, что делать. Я сказал: «Отправим посла к Эсфендияр-хану и скажем, что Мохаммед-Хусеин-бек бежал отселе по своей трусости; если бы у нас был злой умысел против него, то мы, большой юрт, допустили ли бы человекам тридцати, четыредесяти уйти из города? Мы заперли бы городские ворота, и он как бы мог уйти? Эсфендияр-хан поверит нашим словам. Вчера я говорил вам: когда настанет весна, мы покажем вид, что отправляемся против калмыков, но пойдем и нежиданно для них явимся у Хивинских ворот». Шериф-Мохаммед, а за ним и все не согласились на мои слова: они считали более выгодным открытый поход на Хиву и пошли к нему. Я говорил им: «Худо вы делаете; вы подвергаете разорению свой юрт». Говорил, говорил я им это, но через два дня и сам отправился за ними. Мы пришли на берег водопровода Ханакаг и остановились на месте, называемом Таш-кюпрюк («каменный мост»). Нашедши пустой канал Тюркменский, мы в нем расположились. Сартов мы не трогали; жители селений тюркменских ушли в Хиву; из Ханакага не вышло ни одного семейства; там был каждодневный торг. Когда мы здесь простояли сорок дней, пришли калмыки и захватили четвертую или пятую часть нашего юрта. Это заставило многих из нашего войска уйти; лучшие люди оставались, но простолюдины ушли в свои дома. Тюркмены узнали это; на помощь Хиве пришли ополчения из абульханских и манкышлакских тюркменов. Вышедши из Хивы, они вступили с нами в битву при Чешме; место, занимаемое нашим войском, было ровное, а позади их войска было шесть или семь каналов. Битва шла равновесно с обеих сторон; тогда мы, конница, пехота с криком: «Аллах, Аллах!» бросились на врага и он обратился в бегство. Его знамя стояло между шестью каналами; наша пехота, поражая в тыл врага, доходила до его знамени, неприятель и тут побежал. Чтобы нам не остаться без добычи, мы бросились на коней; но когда, сев на коней, приблизились к нему, увидели, что он, сосредоточив свои силы между семью каналами, построился в боевой порядок. Он, не трогаясь, стоял на месте столько времени, сколько его потребно для вскипения молока. Скрытно от нас один отряд неприятеля остался на месте, а другой отряд отступал. Этого наши карайманы не знали и не отваживались еще вступить в битву. Двое нас – я и Мохаммед-Шериф – остановились на месте. Тюркмены смотрели только, когда уходило все войско, и после того оно, переходя через каналы, медленно шло. В это время при мне никого не оставалось; я подумал: «Хорошо, если это войско войдет в стан, спешится и защитит себя оградой; но если не сделает так, и неприятель будет преследовать его, то сегодня же, прежде нежели закатится солнце, от него ни одной души не останется» и, пустив вскачь своего коня, я везде кричал своему войску: «Входи в окоп, входи в окоп! Если не войдешь, то от тебя и следа не останется». Я подъехал к окопу: человек тридцать или сорок не вошли в него и удалились; сот до пяти человек, успевшие прежде меня приехать в стан, забрали свои пожитки, вышли из окопа, чтобы уехать; я угрозой воротил их, ввел в окоп и велел расседлать коней. Вслед за нашим задним отрядом войска подошел и неприятель; мы вышли из окопа пешие и сражались с ним до самого вечера. Тюркмены остановились от нас на расстоянии, куда не доходили ружейные выстрелы, и огородились окопом. В продолжение шести дней происходили стычки между нами; в седьмой день я через посла предложил мир. Мы помирились: клялись – и сам Эсфендияр дал клятву, что не будем друг другу делать зла. «Ты, – говорили мы ему, – отступи на восточную сторону, а мы пойдем домой». Когда он выступил из своего места, тогда и мы вышли из окопа, пошли к берегу реки и там ночевали. Утром мы перешли по льду и пошли домой. Все узбеки на обеих сторонах реки, оставшиеся после разорения их стороны, со своими стадами овец поднялись для переселения к Ургенджу.

Теперь скажу об Эсфендияр-хане. У него, при замирении с нами, был такой умысел: «Дав клятву, мы выманим узбеков из окопов; как скоро они выйдут оттуда, тотчас, не дав времени дойти до берега реки, погонимся за ними и захватим их в плен». С этой мыслью он выступил из своего стана, чтобы обойти и опередить нас. Эсфендияр-хан дал приказ тюркменам: «Встаньте, как только узбеки выступят, погонимся за ними». Но тюркмены